Жить памятью

Наши новости

подписаться

Наши соцсети

Наши новости

подписаться

Наши соцсети

Друг мой, бдителен будь на земле, под которой я стыну!

Право требовать это я смертью в бою заслужил.

Я ушел на войну. Я убит в день рождения сына.

Я убит — чтоб он жил. Я убит — чтоб ты жил.

К.Симонов

Приходит 9 Мая — с ветеранами, которых становится все меньше и меньше, с Минутой молчания, с Вечным огнем и с голосом Левитана, которого так боялись в самом начале войны и которого так ждали в сорок пятом: «Сегодня после продолжительных боев… нашими войсками… освобожден город…»

Прадедушка-блокадник рассказывал мне, как тяжело было ему, десятилетнему мальчику, видеть каждую ночь во сне хлеб, а утром не найти даже его крошки. Как страшно было лежать в комнате с умершим от голода отцом и не иметь сил отогнать крыс, объедавших ему пальцы. Как ужасно было смотреть в заклеенное крест-накрест окно и видеть измученных людей, везущих маленькие и большие свертки — тела своих близких. И еще как страшно уже после прорыва блокадного кольца потерять мать в поезде, везшем в эвакуацию, к жизни. Я слушала прадедушку и удивлялась: как все это может выдержать человек? И насколько силен русский дух! Но, видимо, нет национальности у смелости, стойкости и отзывчивости. Как нет национальности у горя и слез. И, вспоминая прабабушкины белорусские рассказы о войне, я понимала, что испуганные крики детей, прячущихся от бомбежек, одинаковы в Ленинграде и в Бресте, в Курске и в Гомеле. И так же в оккупированном Минске моя прабабушка, выходя из дома, прощалась навсегда с родными, как и мои близкие в захваченном врагами Майкопе. Люди ждали с фронта писем, отдавали детям последний кусок хлеба, уходили на заводы, чтобы хоть чуть-чуть приблизить Победу, плакали вместе с соседями, получившими похоронку.

Слезы… они тоже не различают ни времени, ни границ, ни возраста и льются из голубых глаз, зеленых, серых, карих, из наивных и много повидавших. Слезы до сих пор подступают к горлу, когда подходишь в Волгограде к монументу «Родина-мать зовет», когда читаешь бесконечные списки погибших за Отчизну, когда чеканит шаги почетный караул возле Вечного огня. И до сих пор невозможно без боли в груди слушать перезвоны колоколов над черными трубами Хатыни. И как объяснить маленькому братику, что имена, выбитые на остатках домов, — это люди, сожженные заживо фашистами. Да, и шестилетняя Янина… Да, и семимесячный Ванечка. Как объяснить смерть, горе, войну? Но, как сказал Хемингуэй, «есть вещи хуже войны — это трусость, предательство и эгоизм». И если я, если мы все смалодушничаем, испугаемся или предадим наше прошлое, то этого нам не простят наши потомки! И если желаешь, чтобы мир изменился, то сам участвуй в этих изменениях. И все чаще, как и Юлия Друнина, я себя ощущаю связной:

Между теми, кто жив и кто отнят войной.

Я – связная. Пусть грохот сражения стих:

Донесеньем из боя остался мой стих.

Я – связная. Бреду в партизанском лесу,

От живых донесенье из боя несу:

«Нет, ничто не забыто,

Нет, никто не забыт, даже тот,

Кто в безвестной могиле лежит».

Студентка 1 курса факультета журналистики ИГУМО

Марина Креузова

06.05.2011