Слухи о смерти научной журналистики преждевременны?

Наши новости

подписаться

Наши соцсети

До недавнего времени состояние научной журналистики в нашей стране можно было охарактеризовать двумя словами: она умерла. Причины просты: падение интереса со стороны аудитории и одновременное исчезновение с рынка научных журналистов, научных коммуникаторов, способных занимательно и точно описать деятельность ученых и полученные результаты. Каковы же перспективы научной журналистики и какова роль научных коммуникаций в системе масс-медиа сегодня? Мы постарались в этом разобраться, пригласив на мастер-класс в ИГУМО начальника отдела коммуникаций научного дивизиона Госкорпорации «Росатом» Кирилла Владимировича Иванова.

В структуре Госкорпорации «Росатом» сегодня более 40 научных и проектных организаций, что обусловливает ее положение технологического лидера в России. Как ясно из названия, область исследований предприятий госкорпорации – ядерные технологии и атомная энергетика. Также сегодня в Росатоме развиваются направления исследований, связанных с лазерными, плазменными, радиационными технологиями, находящие применение в медицине, сельском хозяйстве, машиностроении, материаловедении и многих других отраслях. Краткие тезисы выступления – в нашем материале. 

«Ученые настолько странные люди, что иногда они не видят интереса в своей работе для окружающего мира»

Человеку свойственно искать. Ему свойствен синдром познания, у него врожденный инстинкт исследования. Нас привлекает все новое, неизведанное и непознанное. К великому сожалению, за туманом развлекательных материалов, которые наполнили современные СМИ, длительное время были совершенно потеряны материалы научно-популярного характера, которые бы показали всю красоту и жизненную важность научных исследований. Сегодня, когда начинается постепенный процесс возрождения научно-популярной журналистики, особенно важным является личность научного коммуникатора – связующего звена между ученым, журналистом и аудиторией.

Роль научного журналиста, который может быть и коммуникатором в одном лице, – увлекательно и понятно рассказывать своему читателю, зрителю, слушателю об успехах науки, переводя текст с научного на русский. Иногда это представляется практически невозможным.

Исторически в научно-исследовательских организациях пресс-службы как таковые отсутствовали. Это связано прежде всего с тем, что большинство направлений исследований носили закрытый характер, не было ни возможности, ни необходимости популяризации. Сегодня эта негативная традиция вылилась в основную проблему научного коммуникатора – ученому в российском НИИ просто необходимо доказывать важность коммуникации и популяризации собственной деятельности.

Основная сложность в работе научного журналиста (как и любого другого) – получение информации. Иногда ученый, занимаясь своей деятельностью, просто не думает о том, насколько ее результаты могут быть интересны для широкой аудитории, далекой от науки. Та же самая проблема проявляется и при необходимости коммерциализировать результаты исследований. Широко известен пример, когда исследователями был найден, казалось бы, бесполезный эффект посинения светлого полимера при длительном нахождении под прямыми солнечными лучами. Что здесь такого? С точки зрения исследователя – ничего интересного. Но если из этого полимера сделать куклу, то можно получить замечательный таймер-индикатор для ребенка, когда он играет под палящим солнцем: кукла посинела – пора уходить с пляжа в тень, пока не покраснел сам. Интересно? Интересно.

Научный коммуникатор, работая бок о бок с учеными в научной организации, проводит не один час в разговорах, стараясь нащупать те самые места в деятельности, которые бы были одновременно интересными и для аудитории, и для ученого и значимы для науки. Постоянно спрашиваешь его: «Объясни, что ты сделал? Вот эта формула, этот промежуточный результат – что она значит для меня лично? С чем его можно сравнить? Какую можно провести аналогию?» Собеседник-исследователь концентрируется на деталях, эффектах, доступных только узкому кругу специалистов, а аудиторию будет интересовать совсем другое: когда полетит, когда поедет… Аудитория ждет результата, а исследователю интересен процесс. Тут появляется первая логическая вилка – что нужно журналисту, что ученому и что аудитории.

«Посчитали, что в среднем СМИ публикуют 6% научной информации»

Свою формулу причины интереса людей к науке отлично иллюстрирует Григорий Тарасевич, главный редактор журнала «Кот Шрёдингера», описав ее тремя словами: «Бог, желудок, зеркало».

«Бог» – это поиск учеными того, чего не видно, но что где-то есть. То есть это попытка познать какие-то фундаментальные явления, основу мироздания.

«Желудок» – это те знания, которые могут пригодиться в реальной жизни.

«Зеркало» – это инстинкт познания, жажда информации, попытка понять себя.

Современное состояние научной журналистики в России – почти клиническая смерть. Но есть надежды на воскресение. После 90-х у людей отбит интерес к этой сфере человеческой деятельности. Социологи по недавним подсчетам отмечают, что в СМИ публикуется всего 6% научной информации. И получается замкнутый круг: о науке не пишем, дети о ней не знают, интерес к науке не развивается, в ученые не идут, учеными не становятся, наука не развивается, писать не о чем. Именно поэтому научная журналистика сегодня нуждается в возвращении популярных форматов освещения научной деятельности через осознанное упрощение и упор на развлечение. Это не всегда возможно и не всегда правильно, но журналисты все же пытаются «на пальцах» объяснять основы мироздания. Иногда лучше подстраивать данные под понятные образы, например: сколько бананов можно было бы съесть или как долго я должен лететь на самолете, чтобы получить дозу рентгеновского облучения на аппарате флюорографии. Вы «зацепите» читателя, показав ему максимальную утилитарность науки, показав, что результаты исследований в виде технологий и инноваций окружают его.

«Наша задача альфа – вынести самую суть в заголовок, написать результат красным цветом 72-м кеглем, чтобы сразу было видно, чего ученые достигли»

Но если мыслить масштабно, то подход упрощения годится только на начальной стадии становления и нового развития научной журналистики. СМИ должны подтягивать аудиторию, формировать ее интеллектуальный уровень, затрагивая в публикациях все более сложные научные проблемы. Но это в будущем. Наша задача альфа – вынести самую суть в заголовок, написать результат красным цветом 72-м кеглем, чтобы сразу было видно – вот оно, достижение, которое изменит нашу жизнь, а потом уже приводить подробности.

Не секрет, что люди науки (особенно в России) не всегда любят журналистов, почти никогда не любят. В силу закрытости первых и низкого уровня подготовки вторых. Журналист упрощает – ученый возмущается этим упрощениям. Основной аргумент: так писать нельзя – слишком просто, слишком разухабисто. Во многом это справедливо: упрощая информацию, ее часто искажают. А порой, подбирая синонимы, казалось бы, более понятные аудитории, полностью перевирают смысл. Показателен пример, когда у не сильно подготовленного журналиста ради красного словца «быстрые» реакторы превратились в «скоростные». В любом случае для научного журналиста – правило: сомневаешься – спроси. У научного журналиста всегда должен быть человек, которому в случае чего можно позвонить и проконсультироваться. Один, два, три – много. Чем больше – тем лучше.

В лагере околонаучных журналистов есть мнение: ученые не умеют себя популяризировать, говорят долго, мы не понимаем, о чем нам рассказывают, и вынуждены брать общие слова. Мое возражение – если идете на встречу к ученому, читайте книги. Прочтите хотя бы одну. И чтобы эта книга была не «Колобок». Если вы вышли на разговор с ученым и не хотите выглядеть потом идиотом, то задавайте глупые вопросы сразу: «Я не понял, а что это? А можно то же самое, но простым языком?» Нужно уточнять и переспрашивать. Если не получается – в справочник или учебник. Иначе переврешь – потеряешь доверие, с тобой вообще перестанут общаться – в журналистике это универсальное правило. Наших коллег портят вседоступность информации и лень. Не проверил источник, взял ложные данные, приписал к ним настоящие исследования и отработал на своих читателях классическую технологию информационной войны: сказать не всю правду, приправив откровенной выдумкой. Без злого умысла, случайно. Обратная сторона медали – когда опубликованную глупость серьезные ученые не комментируют. Типичный аргумент: «Мы бред не комментируем». Но если вы бред не комментируете, ваша позиция становится неясна, а если позиция неясна, значит, они, псевдожурналисты, вынесшие бред на всеобщее обозрение, победили.

Другая сложность обнаруживается при желании журналиста анонсировать какое-то исследование много раньше, чем получены окончательные результаты, но при этом есть промежуточный итог. Здесь что журналист, что научный коммуникатор слышит: «Не надо писать об этом, мы только заявку отправили, результаты исследований будут в лучшем случае через год, через два сделаем опытный образец…» К этому прибавляется еще и то, что российские ученые, за редким исключением, по мнению как журналистов, так и коллег, крайне тяжело идут на контакт, чрезмерно осторожничают при общении с прессой, в отличие от зарубежных коллег, которые более «легки на подъем».

Сегодня перед журналистским сообществом стоит очень непростая и важная задача – сформировать нового читателя. Сегодняшнему поколению научных журналистов необходимо искать новое, рассказывать об ученых, о самой науке, заинтересовывая и поощряя своего читателя к самостоятельному исследованию, к открытию нового, того, что сегодня невозможно даже предсказать. 

Агата Коровина, студентка 3-го курса факультета журналистики

21.03.2016